Коррупция победила

Зачем ВТБ покупал Банк Москвы, а "Аэрофлот" — самолеты "Боинг" и "Суперджет-100"? Как появилось "дело энергетиков" и что будет с нашей экономикой в ближайшую шестилетку Владимира Путина? Об этом и многом другом рассказал директор по макроэкономическим исследованиям НИУ "Высшая школа экономики" Сергей Алексашенко.

— Предвыборная кампания завершилась. Индекс РТС растет, рубль укрепляется, уровень инфляции не увеличивается. Можно ли говорить о снижении политических рисков в России? Или все это следствие дорожающей нефти?

— Судя по тому, что я вижу, читая отчеты западных инвестбанкиров, политические риски в РФ сохраняются. Аналитики в один голос говорят об этом, но никто не пытается объяснить их причину. То, что сохраняется бегство капитала из России, а акции отечественных компаний торгуются с существенной скидкой по сравнению с аналогичными компаниями из других стран, все это является наилучшим свидетельством того, что политические риски точно такие же, как и были до выборов.

— Как вы это объясняете?

— Западные инвесторы во многом смотрят на наших, и они вряд ли будут вкладывать собственные большие деньги, если бегут деньги российские. В последние несколько лет власти проводили политику, неблагоприятную для инвестиций. По индексу легкости ведения бизнеса РФ занимает 120-е место в мире, 143-е место в рейтинге стран по уровню коррупции. Это два ключевых показателя того, что инвестиционная среда в государстве неблагоприятная.

К этому можно добавить и другие проблемы, которые невозможно формализовать. Например, рэкет со стороны госчиновников. Когда в компанию приходит пожарный или санэпидемстанция и вымогает деньги, у нас это считается почему-то взяткой. Но они не оказывают никакой услуги, а просто вымогают деньги за ваше право ведения бизнеса, что называется рэкетом. Другой пример — ползучая национализация, когда государство подминает под себя то одну компанию, то другую, то один пакет акций, то другой. В этой ситуации оказывается, что главным условием успешного ведения бизнеса в России является не предпринимательская хватка, умения и навыки, а возможность получить поддержку со стороны так называемой крыши или благодаря административному ресурсу.

Поэтому РФ уже давно не является уникальным местом для ведения бизнеса для значительной части российских бизнесменов. Они выбирают страны, где подобных проблем нет.

— После прочтения президентских поручений по итогам совещания по противодействию коррупции вы написали, что "коррупция победила". Видите ли вы действенные рецепты борьбы с этим явлением?

— Коррупция — не уникальное российское явление. Оно было известно за 1000 лет до нашей эры, и как с ней бороться, в современном мире тоже хорошо известно. Десятки стран уже прошли этот путь. Иллюзия состоит в том, чтобы попытаться принять не весь пакет мер, а процентов 20. Но снизить коррупцию на те же 20% не получится, она продолжит расти. Полумер быть не может.

Что я написал в блоге, это признание того, что мои довольно оптимистические ожидания от встречи с Дмитрием Медведевым были быстро разрушены. Когда вышел пакет президентских поручений, стало понятно, что основная часть предложений по борьбе с коррупцией в них не попала. Это означает, что властям, похоже, не хватает политической воли или, что хуже, желания, чтобы начать на деле бороться с коррупцией.

— Но теперь все чиновники и топ-менеджеры госкомпаний обязаны публиковать данные о своих доходах и членов семей…

— Дьявол кроется в деталях. Во-первых, не все чиновники по этому закону обязаны раскрывать информацию. Во-вторых, проблема не в раскрытии и информации, а в контроле за этими данными. Необходимо, чтобы информация о расходах чиновников и руководителей госкомпаний собиралась, после чего проверялась и анализировалась. Сегодня чиновник при зарплате в 5 млн руб. в год может тратить $5 млн, не объясняя разницу, а это значит, что его декларация о доходах ничего не дает.

— Первый мощный удар по аффилированости госчиновников с частными компаниями был нанесен в конце 2011 г. Случайно ли появилось "дело энергетиков"? Будут ли реальные "посадки" или, как обычно, пройдут по низам?

— Энергетика еще не до конца отлучилась от госконтроля, несмотря на проведенную реформу РАО "ЕЭС". Доля участия государства в капитале генерирующих и сетевых компаний достаточно высока. Предполагаю, что в определенный момент перед властями встал вопрос, почему регулярное и довольно сильное повышение тарифов на электроэнергию не дает качественного изменения ситуации в отрасли? И нельзя ли как-то снизить темпы повышения энерготарифов? Видимо, достаточно простые исследования показали, что сравнение, например, расходов генерирующих компаний, контролирующихся иностранцами, с расходами генерирующих компаний, управляющихся государством, не в пользу последних. Основной удар нанесен по связанным с государством компаниям. Значит, воровали у государства, а повышение тарифов отражается на населении. Это уже социально болезненный момент.

— Воруют, значит, при любом удобном случае? Вы можете оценить эффективность топ-менеджеров государственных компаний?

— Назовите хотя бы одну эффективную госкомпанию… Есть, наверное, одна — Сбербанк. Ему трудно подобрать аналог, но с середины 1990-х из Сбербанка получилось относительно эффективное кредитное учреждение. Понятно, что его нельзя сравнивать с середнячками. Но если брать в качестве критерия рыночную капитализацию, инвесторы оценивают Сбербанк как эффективную компанию.

— В кризис Сбербанк, как и многие госкомпании, набрал за долги непрофильных активов и теперь не особенно желает с ними расставаться. Та самая ползучая национализация, о которой вы уже говорили, продолжится?

— Национализация — это способ подавления конкуренции на рынке, инструмент усиления власти чиновников и создания монополий. Пока то, что мы видим, лишь подтверждает этот тезис. "Ростелеком" стремится войти в сотовую связь. Ему еще не удалось купить крупный актив, но это вопрос времени. Объединение "Роснефти" и "Транснефти" для покупки контроля над Новороссийским морским торговым портом… Из прежних историй — приобретение ВТБ Банка Москвы. Ползучая национализация продолжается.

С точки зрения экономики и бизнеса было бы правильно, чтобы Сбербанк и ВТБ от непрофильных активов отказались. Даже если там сидит профессиональная команда управленцев, они не умеют управлять ни девелоперским бизнесом, ни машиностроительным и пр. Если они начинают сманивать специалистов из других отраслей, эта та же ползучая национализация. И они лишь будут усугублять ситуацию на рынке.

— Все говорят о больших потерях при санации Банка Москвы. ВТБ потратил больше 300 млрд руб. Зачем нужно было проводить столь неэффективную сделку?

— Во-первых, чтобы "подкормить" Москву. Это была форма передачи денег ВТБ в бюджет города. Во-вторых, Банк Москвы контролирует большую часть городских платежей, на него были замкнуты все финансы, а логика российских властей состоит в том, что все денежные потоки должны контролироваться доверенными лицами. Но ВТБ еще и крайне непрофессионально повел себя во время поглощения. Банк нарушил все существующие принципы, правила и ограничения. В результате проиграли мы с вами — налогоплательщики, которым пришлось расплачиваться за эту авантюру.

— Можно ли тогда говорить об эффективности политики ЦБ?

— Состояние банковского надзора за последние годы сильно не улучшилось. А если так, то банки находятся в плохом положении. Сложно сказать, что произойдет, если начнется новый кризис. В последние годы ЦБ поддерживал на первый взгляд банки, где были большие объемы вкладов населения. Но потом и эта логика исчезла. Вклады населения ведь застрахованы, и, по большому счету, можно было проблемные банки пустить под нож, оздоровить систему. Но никакой другой логики в действиях ЦБ видно не было.

— Вы, как бывший зампред ЦБ, что бы предприняли в сегодняшней ситуации?

— ЦБ должен серьезно повысить степень своей жесткости по отношению к кредитным организациям и начать выгонять банки из непрофильных бизнесов, вводить систему консолидированного надзора, что позволило бы контролировать деятельность всех компаний, входящих в группу. То есть контролировать все риски, которые группа де-факто берет на себя. Например, когда ВТБ предоставляет кредит "ВТБ Арена парк" или "ГАЛС-Девелопмент" на десятки миллиардов рублей, это означает, что банк кредитует сам себя. С точки зрения банковского надзора это нормально, но, с другой стороны, никаких лимитов при таком кредитовании не возникает. Когда ВТБ вынимает деньги из одного кармана и перекладывает их в другой, например в ООО "ВТБ Пенсионный администратор", это, по мнению надзорного органа, тоже нормально. ЦБ наблюдает исключительно за головной компанией, а все сделки по периметру выходят за рамки надзора. Но на практике они гораздо сильнее влияют на устойчивость банковского бизнеса, который должен заключаться в кредитовании, а не в девелопменте.

— Вы являетесь членом совета директоров Объединенной зерновой компании, "Аэрофлота" и Объединенной авиастроительной корпорации. Насколько наши компании информационно открыты и как в них соблюдаются права миноритариев?

— У меня компании специфические. В ОЗК у государства 100%, в ОАК — 83%, еще чуть меньше 10% — у ВЭБа, остальное — у частных акционеров. В "Аэрофлоте" несколько другая история, там у государства 51%. При избрании в совет директоров за меня голосовали миноритарии, а не государство, так что я представляю интересы миноритарных акционеров. Проблемы появляются в основном на стыке интересов с другими госкомпаниями. Когда, например, заключается сделка между "Аэрофлотом" и Шереметьево, в котором у государства 100%. Понятно, что, если она выгодна Шереметьево, государство проголосует за нее, ущемляя тем самым интересы миноритариев "Аэрофлота". То же происходит в ОАК и ВТБ. Но, на мой взгляд, в этих компаниях больше следует контролировать не ущемление прав акционеров, а средства федерального бюджета, выделяемые госкомпаниям. Расходуются они не совсем рационально.

— Говоря об ОАК, вы имели в виду сделку с "Аэрофлотом" по покупке самолетов "Сухой Суперджет"? Авиакомпании навязали эти самолеты, как и несколько лет назад сделку с "Боингом", по политическим соображениям?

— Конечно, здесь замешана политика. С конца 1990-х "Аэрофлот" проводил линию на унификацию авиапарка. И приоритет среди среднемагистральных лайнеров был отдан семейству А-320. С точки зрения небольшой, по мировым меркам, компании это было правильно. Сейчас, после присоединения к "Аэрофлоту" авиакомпаний "Ростехнологий" парк становится значительно больше, и стратегия перевозчика предусматривает в ближайшее время дальнейший рост самолетного парка. При таких масштабах бизнеса следует иметь возможность давления на своего контрагента, иметь возможность выбора лайнеров. Поэтому и возникла альтернатива с "Боинг-737".

Что касается "Суперджетов", это политический проект. "Аэрофлот" стал первым покупателем 12 судов, которые пока "сырые". Конечно, авиакомпания имеет проблемы в связи с задержками поставок и нестабильностью работы новых воздушных судов. Но в условиях контракта многие интересы "Аэрофлота" защищены. Более того, компания получает определенные преференции от правительства — например, снижение таможенных пошлин, роялти от межправительственных соглашений.

— Вы говорите об информационной открытости "Аэрофлота", но чуть более года назад сами требовали отставки гендиректора за его отказ раскрыть информацию по роялти. Чем закончилась эта история?

— Я понимаю, что шантаж — вещь не всегда правильная, но воспользовался этим инструментом, и всю требуемую информацию мне предоставили.

— Шантаж — излюбленное средство политиков. Особенно в Европе, когда с его помощью решили, по крайней мере на время, проблемы с греческим долгом. На ваш взгляд, европейский кризис близок к завершению?

— Европейские власти пошли на выделение финансовой помощи Греции, но не стали этого делать в отношении Испании и Италии, чтобы те, в свою очередь, доказали инвесторам свою самостоятельность в решении бюджетных проблем. Что они могут выступать надежными заемщиками на финансовом рынке и Европейскому банку не придется выделять на это дополнительных средств. Дефолт Греции это одно, а Италии или Испании — совершенно другое. Но сейчас никто не может быть уверенным в стабильности еврозоны. И события ближайшего года покажут, смогли ли эти два государства отойти от черты, за которой ситуация перестает быть управляемой.

— И США не помогут?

— В Белом доме заинтересованы, чтобы средств МВФ на это не потребовалось. Предоставление займа в $100-200 млрд Испании и Италии превысит возможности фонда и потребует дополнительного участия со стороны США, что им явно не на руку.

— Как все это может отразиться на России? Ждать ли нового кризиса?

— Наша страна наиболее зависима от нефти, хотя существует еще множество событий, которые сегодня невозможно предсказать. Были авария на атомной станции "Фукусима-1", 11 сентября 2001 г. и т.д. Цена на нефть — это очевидная угроза для России, недооценивать ее нельзя. Если цены на энергоносители будут относительно стабильны и политика российского правительства не изменится, темпы роста экономики станут затухать, инвестиционная привлекательность останется низкой, а рост доходов населения окажется крайне незначительным. При этом малейшее снижение цен на нефть будет сказываться на гражданах через девальвацию и инфляцию.

— Может ли что-то послужить толчком для власти к переменам экономической политики?

— Одно единичное событие? Нет. В начале 2009 г. цены на нефть упали до $32 за баррель, а потом выросли до $70. Сначала все были в панике, но пока думали, что делать, нефть "отросла" до $70. Уже стало не так страшно.

В экономике все процессы связаны. Не всегда можно сказать, что вот точка, после которой будет поздно что-то решать. Впрочем, еще за несколько месяцев до дефолта 1998 г. в ЦБ было четкое понимание, что он не сможет противостоять давлению на валютном рынке, если резервы снизятся ниже $10 млрд. В августе мы были вынуждены объявить о девальвации, каким бы неприятным это решение ни было.

— Существует ли такая точка невозврата у нынешних российских властей?

— Сами они не видят ухудшения и считают, что ситуация под контролем. Владимир Путин пытается всех убедить, что экономический рост — результат его экономической политики. Он искренне в это верит, не хочет думать о плохом и считает, что ситуация развивается даже лучше, чем в других странах. С таким взглядом на жизнь очень сложно адекватно оценивать ситуацию и понимать те вызовы, с которыми сталкивается страна. А тем более рассуждать о точке невозврата…

О чем говорил Алексашенко

Первым моим предложением было заполнение пробелов в законодательстве. Вот мои слова: "…нужно еще раз посмотреть на наше законодательство и заделать те щели, которые уже сегодня видны. Мы понимаем, что есть несколько положений антикоррупционных конвенций и Совета Европы, и Организации Объединенных Наций, включая коррупционный доход, незаконное обогащение, конфликт интересов, совместный финансовый интерес и т.д. Их нужно имплементировать в наше законодательство…" Ответ Дмитрия Медведева: "Закрытие лакун в законодательстве. Возражений никаких нет, чем быстрее они будут заполнены, тем лучше". Соответствующий пункт из перечня поручений вычеркнут.

Предложение о создании специальной структуры — Бюро по противодействию коррупции — не было поддержано Дмитрием Медведевым, но и не было им перечеркнуто. С тем, что бороться с коррупцией в высших эшелонах власти нужно, никто не спорил. Но в итоге поручение свелось к тому, что этот вопрос нужно проработать. В переводе с бюрократического языка — замылить.

Причина такого развития событий мне совершенно понятна: власть боится, что серьезная борьба с коррупцией, будь она начата, приведет к тому, что Игорь Шувалов со своими "шалостями" станет выглядеть ангелом на фоне других, и, следовательно, к массовой смене бюрократии. Бюрократия считает, что серьезная и системная борьба с коррупцией является главной угрозой для существующего коррумпированного режима.

Автор: Андрей Красавин
Источник: журнал Компания